В те дни, когда мы все так низко пали — «военные действия»
Эта строки в заголовке статьи, являющаяся началом стихотворения молодого поэта, корнета С.С. Бехтеева, написанного им в 1917, совершенно верно дает определение случившегося в текущем году наиболее значимого события, коренным образом изменившегоРоссию.
27 февраля 1917 года, по окончании того, как вышел Манифест о роспуске Госдумы, частью парламентариев оппозиционных взоров был образован Временный комитет. В собственном воззвании он заявил о взятии «в собственные руки восстановление национального и порядка» и выразил уверенность в том, что армия окажет помощь ему в тяжёлой задаче создания нового правительства.
Надежда главы Госдумы М.В. Родзянко, подписавшего это воззвание, на помощь армии оправдалась. Кое-какие, самый родные к Главнокому по собственному служебному положению полководцы – военная элита армии, преступив через военную присягу, поддержали Временный Комитет.
Офицерское звание приказано стереть с лица земли
Быть может, что они тогда еще не воображали всего масштаба трагедии, которая постигнет, в первую очередь, по их вине, целый офицерский корпус Русском Императорской Армии. Кроме того кое-какие члены Семейства поспешили дать честь Временному Комитету. 1марта 1917 года Князь Кирилл Владимирович с подчиненным ему Гвардейским Флотским экипажем докладывает Родзянко о готовности быть в его распоряжении, что в своих мемуарах писал об этом факте, как о нарушении присяги.
Не показал верности Правителю и начальник штаба Главнокому генерал М.В. Алексеев. Свидетельством есть его письменный запрос с постановкой вопроса об отречении Правителя от недопустимости и Престола иного решения, направленный утром 2 марта главнокомом фронтов, каковые не выразили собственной готовности функционировать в соответствии с присягой «правильно и нелицемерно помогать» Правителю Императору.
В тексте документа имеется проникновенные слова, подчеркивающие трагизм создавшегося положения: «Нужно спасти армию от развала; продолжать до конца борьбу с внешним неприятелем; спасти независимость России и судьбу семейства». На деле они стали прекрасной оберткой преступного деяния и были не выполненными.
Путь, выбранный генералами с целью достижения цели спасения армии, отказав в верности Верховному Главнокомандующему и своему Государю, стал дорогой к концу всей армии. Приближать его начали с изданием Петроградским Советом солдатских депутатов и рабочих приказа №1, что подорвал основополагающий принцип воинской дисциплины – единоначалие. Направленный армиям Петроградского гарнизона, он стал достоянием всей армии и позвал невиданное прежде разложение армий.
Утратив Главного Вождя, армия получила от Временного Правительства новое, издевательски дискредитирующее наименование – Революционная армия свободной России, которая скоро утратила суть продолжения войны, и никакие временные правители не могли спасти ее от развала. Какое наименование кораблю дашь, так он и поплывет, говорят в народе, исходя из этого и погрузилась армия в волны революции без начала и без финиша, растеряв все собственные духовные силы для победы над внешним неприятелем. На фронте началось братание с ним и массовое дезертирство.
Особенно не легко развал армии отразился на офицерах, представителей той социальной группы страны, которая неизменно в течении собственного существования была верным и надежным защитником России. Чистка кадров, задержания, аресты, убийства и самосуды офицеров стали распространенным явлением в армии. Лишь на Балтийском флоте к середине марта 1917 года было убито более 100 человек.
Офицеры пробовали как-то спасти армию и себя, создавая публичные организации, как альтернативу солдатским комитетам, романтично поддерживая политические лозунги свободы, равенства, братства и высказывая наряду с этим доверие Временному Правительству, но оно действовало с оглядкой на политические пристрастия Советов, а воины не показали готовности быть в единстве с бывшими господами. Это продемонстрировал провал идеи создать публичную организацию, призванную вернуть уничтоженное солдат и единство офицеров – «Общевоинский альянс».
Демократизация армии, вкупе с отсутствием успеха на фронте, с уверенностью вела ее к развалу, а офицерский корпус к смерти. Приказом морского министра и временного военного А.И. Гучкова по морскому ведомству и флоту №150 от 21апреля 1917 года флотские офицеры были лишены погон, каковые заменили нарукавными символами различия.
После этого уже СНК РСФСР в собственном декрете от 16 декабря этого года грозно заявил всем, что офицерские звания, а вместе с ними и офицерские организации уничтожаются.
В идейном плену
Все случившееся свидетельствовало о глубоком духовно-нравственном кризисе в среде офицеров. Давая присягу, они говорили «Обещаюсь и клянусь всемогущим Всевышним», что придавало ей значение не несложного обязательства человеку, а носившую религиозный характер, кроме этого как и сама царская власть.
Мысль монархии в принципе должна была быть ближе офицеру, чем республика, по причине того, что строгая единоначалие и субординация в армии, самый консервативном университете страны, делали его самого носителем единовластия. Но выяснилось так, что, по словам И.А. Ильина, у части «русского генералитета» монархическое сознание было вытеснено «анархо-республиканским образом и демократическими иллюзиями мыслей».
Со времен Петра I российское дворянство пребывало под идеологическим влиянием запада. Пребывав в идейном плену, оно жило собственной судьбой подражания Европе и вытеснения из себя всего русского. К началу XIX века в библиотеке аристократа было 70 процентов литературы французских авторов, а сами они стали не только сказать по-французски, но и думать.
Декабристы, к примеру, давали показания на ходе на французском языке, поскольку не знали родного. Росло непонимание между высшим простым народом и слоем общества, хранившим собственные традиции.
Неспешно утрачивалось нравственное начало военной присяги на верность, она становилась несложной формальностью, которую возможно не соблюсти для определенных целей. Одной из обстоятельств этого стала отмена Петром I старого обычая передавать монарший престол прямым потомкам по мужской линии, что стало причиной постоянное революционное брожение в армии и верхних эшелонах власти при очередной смене монарха. Дворянские перевороты влекли за собой нарушение присяги, ослабляли и расшатывали базы монархии.
В 1725 году, с воцарением на русский трон посредством гвардии первой иностранки Екатерины I, был образован Главный Тайный Совет, неприятный идеи русского самодержавия, что ограничивал власть императрицы так, что никакие ее указы не могли выйти, пока они в Совете «не состоялись».
Следующим действием по ослаблению монархии стали, выработанные в первой половине 30-ых годов восемнадцатого века Главным Тайным Советом в составе высших гражданских и военных чинов, так именуемые «кондиции», каковые устанавливали важные ограничения властных полномочий монарха, сводя их к представительским функциям, но в этом случае«конституционная монархия» продержалась всего пара дней. Тогда гвардии и большая часть дворянства еще была не готова ее поддержать.
В случае если в переворотах 1725 и 1730 годов офицеры, вовлеченные в них, еще не нарушали присяги, то в двух последующих — уже заведомо шли на клятвопреступление, свергая в первой половине 40-ых годов восемнадцатого века младенца императора, Иоанна VI-го в пользу дочери Петра I-го Елизаветы, и в первой половине 60-ых годов восемнадцатого века – Петра III-го в пользу его жены Екатерины. Пример им в этом подали сами будущие императрицы.
За многие годы правления императоров, возведенных на трон верхним слоем дворянства, оно было развращено своим ведущим положением в переворотах. Аристократы уверились в том, что будущее императоров находится в их воле, а за собственный клятвопреступление они приобретали не наказание, а знаки благодарности и очередные вольности за содеянное в расчете на их будущую лояльность. Дисциплина офицеров гвардии упала, они превратились в праздных, избалованных роскошью щеголей, каковые только числились в полках, а вместо строя и боевой подготовки предпочитали кутежи.
Серьёзный ход для прекращения этих бесправий сделал Павел I, вернув прошлый порядок передачи царской власти и приняв меры по упрочнению воинской дисциплины. В целях поднятия на должную нравственную высоту значения в жизни офицера воинской присяги, им лично в праздничной обстановке был поощрен присвоением воинских званий до генерала включительно и награжден Анненской лентой пребывавший в отставке премьер-майор Абрамов, что отказался присягать Екатерине II, оставшись верным присяге прошлому Правителю.
Данный нравственный урок продолжительно был предметом дискуссии в обществе, и все же гвардия и высшие сановники его не усвоили. Утратив возможность оказывать влияние на выбор претендентов и не успев отвыкнуть от прошлых вольностей, они в очередной раз поменяли, запятнав собственные мундиры злодейским убийством Императора, но в будущем отношение к присяге в среде офицеров изменилось.
Время последнего военно-дворянского переворота 14 декабря 1825 года было выбрано так, дабы создать хотя бы видимость не нарушения присяги. Но это было для главной массы участвующих солдатах, не опытных подлинного положения дел. Организаторы, каковые являлись участниками тайных обществ, просто не могли не знать, что их деятельность носит антигосударственный темперамент, но они брали другие обязательства, каковые ставили выше национальных.
Плата за злодеяние
Генерал-адъютанты 1917 года не принимали второй присяги, но в решающий момент они твердо не заявили о помощи Правителя Императора. Весьма не так долго осталось ждать за нерешительность и свою неверность генералы на себе почувствовали признательность временных и пришедших на долгое время вождей республики, и высвобожденного с их помощью солдатских масс и народа, вышедших из повиновения.
Один из них, Главноком армиями Западного фронта генерал А.Е. Эверт, сделавший собственный выбор по окончании колебаний, понял собственную вину: "Я, как и другие главнокомандующие, предал Царя, и за это злодеяние все мы должны заплатить собственной судьбой". Быть может, эти покаянные слова лично для него стали спасительными, но не для многих вторых.
Дорого заплатили четверо из восьми высших чиновниковов армии. Первым пал командующий императорским Балтийским флотом адмирал А.И. Непенин, по собственной инициативе пославший Царю 1 марта весточку прося поддержать требование Госдумы, а четвертого — уже арестованный революционными матросами за то, что не захотел сдать дела выбранному ими новому командующему и подло убитый выстрелом в пояснице.
В отличие от него, командующий Черноморским флотом адмирал А.В. Колчак не покинул письменного свидетельства, показывающего не его неверность присяге, но, владея всей информацией с мнениями главнокомандующих армиями фронтов, промолчал и не выразил собственной помощи Правителю. Арестованный уже как бывший Главный правитель, давая показания следствию, он сказал, что «целиком и полностью» приветствовал факт перехода власти к госдуме.
Исходя из этого его молчание можно считать солидарностью с мнением высших флота и военачальников армии. В ночь на 7 февраля 1920 года он был казнен.
Самый трагично сложилась будущее Главнокому армиями Северного фронта генерала Н.В. Рузского, приложившего много упрочнений по устранению Правителя от власти. Недостойное поведение генерала на протяжении личного общения с ним в Пскове и сделанное предложение сдаться на милость победителям, отнять у него прощения Николая II.
Не просто так, отысканный на протяжении обыска в доме генерала в Пятигорске в 1918 году сверток с его погонами от начального офицерского звания до последнего, каковые он аккуратно хранил, был разрублен, как бы символизируя не преимущество их обладателя. В октябре этого года в числе многочисленной группы заложников он и сам был зарублен на Пятигорском кладбище.
В августе 1920 году был казнен «зелеными» в Крыму отстраненный от должности в апреле 1917 года и находящийся в отставке ассистент Главнокому армиями Румынского фронта генерал В.В. Сахаров. В собственной весточке он назвал предложение об отречении гнусным, но все же, дезориентированный в обстановке, поддержал его.
Остальные избежали физического насилия, но взяли нравственный урок, что закончился унижением для них. Князь Николай Николаевич, знавший о подготовке переворота и ничего не сделавший для его предотвращения, после этого отправивший соответствующую весточку и рассчитывающий на должность Главнокому, был не нужным тем, для кого старался по обстоятельству династического родства.
Возглавить революционную армию доверили М.В. Алексееву, обеспечившему помощь Временному комитету и сразу же по окончании отъезда Правителя из Ставки присягнувшему новой власти. Питая иллюзии о спасении армии, он постарался это сделать, но поддержки и понимания любителей из Временного Правительства не взял.
Уже практически сразу после назначения, осознавший тщетность собственных упрочнений, Главковерх открыто высказался на учредительном собрании создаваемого Альянса офицеров: «Упал воинский дух русской армии; днем ранее грозная и могучая, она стоит на данный момент в каком-то роковом бессилии перед неприятелем». Подобную оценку состоянию армии дал и следующий революционныйГлавковерх, А.А. Брусилов.
В своих мемуарах он признал, что к маю 1917 года «войска всех фронтов совсем вышли из повиновения, и никаких мер действия предпринимать было нереально».
В случае если день назад армия была грозная и могучая, то ее и не нужно было выручать. В случае если же она вышла из повиновения, то в то время, когда в ней еще была дисциплина, высшему армейскому управлению нужно было выполнить собственный долг верности Правителю, но оно пошло на предлогу у творцов вооруженного мятежа.
Так слова двух полководцев, видевших спасение России и армии в отречении Правителя, но появлявшимися неспособными это сделать без него, стали им моральным решением суда за неверность. Новая власть прекратила нуждаться в их одолжениях, исходя из этого и «Вычислили как прислугу»-с печалью сообщил о собственной отставке Алексеев. С Брусиловым временщики также продолжительно не церемонились.
Главковерх, не будучи стесненным, как прежде, указаниями Ставки, так и не смог показать собственного военного таланта при наступлении в июне 1917 года, что подорвало его авторитет. Исходя из этого и остался в истории лишь какгерой«Брусиловского прорыва», награжденный и отмеченный тем, кому он в тяжёлую 60 секунд отказал в верности.