Записки выгоревшей души
Воспоминания воина вермахта, написанные в первой половине 40-ых годов XX века, в литературной форме говорят о том, как его поменяла война.
Reese W. P. A Stranger to Myself. The Inhumanity of War: Russia, 1941-1944. — N.Y.: Farrar, Straus and Giroux, 2005. — 175 p.
Жил да был один юный и ничем не примечательный немец по имени Вилли Петер Рис. Выходец из несложной семьи, трудился в банке, куда устроился, чтобы угодить отцу. В свободное время интересовался литературой, поэзией, философией.
Позже его призвали в армию, в осеннюю пору 1941 года он попал на советско-германский фронт, где, с отпусками и переменным успехом, сражался до конца июня 1944 года, в то время, когда погиб где-то недалеко от Витебска.
Рис вёл ежедневник, что, как он сам утверждал, нужен был ему легко чтобы жить . Потом ежедневник употреблялся им для отдельного текста называющиеся «Исповедь»: 140 страниц А5, набранных на машинке в начале 1944 года, в отпуске. Печатал их уже второй человек: спустя три следа и года войны не осталось от наивного интроверта с «узкой душевной организацией».
По окончании финиша Второй мировой войны, никто ничего о Рисе не слышал. Кому был нужен какой-то солдат, мало ли таких было? Его мать хранила тысячи страниц его записей и писем до собственной смерти в 70-х. Позднее их, вместе с кое-какой мебелью, взяла кузина Ханнелора.
Спустя десятилетия и годы, будучи уже сама в преклонном возрасте, Ханнелора начала расшифровывать написанное, а в 2002 году начала искать того, кто имел возможность бы это опубликовать. Но как-то не очень многое поменялось с конца 40-х: ещё одна германская история о войне — нет, не весьма интересно. Так было до декабря 2002 года, в то время, когда, благодаря одному из журналистов из газеты Stern, удалось связаться с хранительницей записей.
Следующим летом в газете был напечатан громадный отрывок из текста Риса. Необыкновенные записки позвали живой отклик, в августе 2003 года показалась и сама книга, попавшая в первые строки бестселлеров. Напечатали второе издание, третье.
За пара месяцев было реализовано 100 000 экземпляров, было и много хвалебных отзывов. В Kolner Stadt-Anzeiger назвал книгу «откровением», а в Die Zeit — «захватывающим чтением». Позднее книгу перевели на английский.
Так что же в ней было для того чтобы?
Это необыкновенное сочетание прозы, как раз как литературного описания переживаний персонажа, и того, что пережил создатель. Казалось бы, что для того чтобы: то же миллионы вторых людей пережили. Но не все имели возможность это обрисовать либо не все захотели. Для Риса это было нужным: его внутренний мир весьма не так долго осталось ждать был уничтожен войной и её жестокостью.
Он пробовал быть человеком, но в армии как коллективе нет потребности в таких людях, да и самому это было невыносимо. Уже к концу первого года войны в СССР он понял, что утратил все собственные ориентиры. Идеология? — К ней он и до войны был холоден.
Его одноклассника-иудея, с которым он поддерживал контакт, послали в Аушвиц, где тот и скончался. Религия? — Её он утратил. Философия, культура, литература? — От них не было никакого прока, на фоне творящегося смертоубийства всё казалось миражом.
Рис не углубляется в подробности, в тексте не всегда указаны места, практически нет имён, иногда он именует месяцы. В конце книги даны выдержки из ежедневника, что был базой для «Исповеди», с датами, с описанием и именами судьбы, которое так знакомо по «стандартным» германским мемуарам. Возможно, было бы лучше, если бы был опубликован этот ежедневник, но тогда вряд ли бы он столь ярко показал собственный писательский талант.
Одна книга была бы нужнее для историков, вторая — легко для людей интересующихся. Выбрали второе.
Основное тут — его переживания, то, как изменялся он сам, отходя от привычных людских норм. По-видимому, это моральное отступление для него было единственным методом спасти собственное сознание, приняв роль «наблюдателя» и «исполнителя», не смотря на то, что всё равняется к середине текста имеется чувство, что создатель от пережитого рассудком однако повредился. Поздней в осеннюю пору 1941 года, будучи на постое в одной из сёл, Рис кормил мелкую девочку шоколадом и, не в силах сдержать слёз, выбежал из дома.
Как он писал: «Плохо было быть солдатом и человеком». Спустя пара лет, уже второй человек — либо «солдат», а не «человек» — открыто записал в ежедневнике, что крестьянку с коровой разнесло противопехотной миной, и они с сослуживцами «старались заметить забавную сторону обстановки».
Он принимал участие в наступлении на Москву. Лично меня больше всего впечатлила эта часть, описание первой быта и военной зимы в армии. Никакого товарищества не было и в помине: любой сам за себя, право сильного, примат инстинкта.
Смог урвать кусок хлеба и припрятать его для себя? — Молодец, протянешь ещё сутки. Над не сильный и рассуждающими издевались, жестоко насмехались, исходя из этого разумнее было молчать. Деньги не имели по большому счету никакой цены: легко бумага, из которой самокрутки делали и играли на них в карты, проигрывая зарплатные суммы за пара лет вперёд.
Воины, пробуя преодолеть психологическое напряжение, кидались во все тяжёлые, совершали жестокости, по любому предлогу загорались бешенством. Всё время было холодно и голодно, неизменно. Армии вшей, океаны грязи. Людей стало не хватать, исходя из этого многих так и не эвакуировали: у обмороженных лентами свисала с ног гнилая плоть, её срезали, обнажая кости, но кроме того в таком состоянии эти люди вынуждены были находиться на должности и идти в бой.
Спасения не было, а Всевышний, в которого всё ещё Рис пробовал верить, покинул собственных детей.
В марте 1942 года Рис был эвакуирован в больницу (его ноги гнили). Уже к тому моменту он утратил себя. Человеческое погибло.
Хотелось к себе, но по прибытии оказалось, что дома больше нет. В морозной ночи в Российской Федерации он грезил, как прекрасно бы появляться опять в родном городе, но прибыв в том направлении, его тянуло назад, в окоп. Рис пробовал вылечить себя посредством общения, каких-то свежих эмоций, но ничто уже не трогало его, только подчёркивая необычную тягу поскорее сесть на поезд, что едет на Восток.
В последних числах Июня он возвратился назад. Продолжительно он не провоевал и сейчас. Вся реальность была невыносима, банальность смерти и пустота жизни, все эти социальные маски, каковые любой из них носил, никчёмные нескончаемые беседы о еде и французских девушках легкого поведения, которым поклонялись, как божествам.
К эмоции вины пристал пьянство. Ему хотелось убить себя, но удерживала идея о матери и вероятном радостном будущем. В итоге, в феврале 1943 года он вылез из бункера и поднялся в полный рост. Первая пуля прошла мимо, а вторая ранила его в ногу.
Рис был послан в больницу в тыл, где заметил страдания кроме того в большем масштабе, чем на фронте. У него появилась идея, что при таком разгуле боли обычный человек не имеет возможности хотеть войны, любой войны. После этого он был комиссован.
Жизнь длилась? И снова нет. Сейчас кроме того посильнее, чем раньше. Книги не трогали молодого немца, всё написанное и созданное им самим казалось бесформенным нагромождением слов.
Не было возврата и любви к себе довоенному. Он пробовал отыскать отдушину в религии, отправился в церковь, но не осознал (не смотря на то, что силился) ничего из ритуала, заметив только перемещения — его высохшая духовная сущность молчала. Ни эмоций, ни надежды. Осознав, что утратил на войне самое основное, собственную личность, Рис постарался принять собственную столь продолжительно отторгаемую новую роль «бродяги воина», у которого одна Отчизна — фронт, где бы он ни проходил.
Он записался добровольцем в артиллерию. И снова отправился вести войну.
Сейчас он ощущал себя несколько лучше, в этом хаосе, в ожесточённом бесчувствии боя, но всё равняется задавал вопросы себя, для чего же он это сделал и как дальше жить. Временами он писал, что обожает жизнь, и она ярко и чувственно являла себя в непредсказуемости и смеси опасности, в то время, когда он стоял на должности. Но часто это было только иллюзией, в то время, когда он осознавал, что ориентиры в целом стёрты, что он сломленный человек. Третий раз к себе Рис возвратился уже весной 1944 года.
На протяжении этого отпуска написал данный текст. Из следующей поездки на фронт один из миллионов воинов уже не возвратился.
Возможно, в самой по себе книге нет ничего прорывного, сродни научному открытию. Да, это ещё один взор на безжалостную войну. Но, в отличие от вторых, как раз тут момент трансформации личности вынесен на первый замысел.
Записки выгоревшей души?