Кондратьев в.л. сашка
Писатель-фронтовик Вячеслав Леонидович Кондратьев с первого курса университета в 1939 г. был призван в армию, служил срочную работу на Дальнем Востоке, в декабре 1941 г. был послан на фронт, вести войну в пехоте подо Ржевом, был ранен, позже опять на фронте, опять ранение, в этом случае тяжелое, по окончании которого Кондратьев был комиссован по инвалидности.
Кондратьев В. Л. Отпуск по ранению.— М.: Детская литература, 2013. — 288 с.
—(Школьная библиотека). — ISBN 978-5-08-005061-9.
Трудился живописцем-оформителем, В первую очередь 1950-х начал писать, но первая его повесть — «Сашка» — вышла в издании «Дружба народов» лишь во второй половине 70-ых годов двадцатого века, в то время, когда автору было 59 лет. На вопрос, что побудило его к литературному творчеству, в один раз ответил: «Стал писателем чтобы сообщить то, что должен был сообщить, без чего моя жизнь просто не имела бы смысла».
По окончании выхода «Сашки» последовали публикации рассказов и повестей, по большей части про войну, и, по большей части, вся проза Кондратьева автобиографична. Он наделял храбрецов своим жизненным опытом, — и армейским, и послевоенным, помещал их в ситуации и знакомые места. Исходя из этого произведения получались реалистичными, время от времени кроме того во вред художественности.
Но, к первой повести Кондратьева это не относится.
Храбрец повести, рядовой Сашка — фамилии которого читатель так и не определит — в первой половине 40-ых годов XX века сражался подо Ржевом, служил срочную на Дальнем Востоке, и в осеннюю пору 41-го должен был демобилизоваться — как и создатель, но тут война… Сашка, наравне с миллионами ровесников, думал, что нужно бы поскорее попасть на фронт, на войну, дабы та не закончилась без него, дабы успеть совершить подвиги, взять ордена, возвратиться к себе со славой…
Эта тема проходит через все творчество Кондратьева (как еще пара лейтмотивов) — не то, дабы таковой порыв, естественный для людей, вежливых патриотами, к тому же и молодых, был нехорош, легко весьма велик контраст между реальностью и представлением. Павший на войне поэт Михаил Кульчицкий написал: «Война ж совсем не фейерверк, / А просто — тяжёлая работа, / В то время, когда — темна от пота — вверх / Скользит по пахоте пехота».
Вот и Сашка, появлявшись на фронте, всего за два месяца боев преобразовывается в умелого воина-фронтовика, всецело потерявшего прошлые представления о войне.
Нарастающая усталость, обыденность кошмара, происходящего около, в то время, когда тут и в том месте лежат трупы, убрать каковые нет возможности из-за регулярных обстрелов, и смрад от этих трупов, невозможность не то дабы помыться либо поменять белье, а просто раздеться для сна, постоянное недоедание — вот какой была война для Сашки.
Сашка устал и ожидает, в то время, когда остатки их роты поменяют, но ему кроме того в голову не приходит, что возможно как-то поменять происходящее, по причине того, что так — «верно». Это «верно» и определяет сашкину сущность. Он — верный человек.
Это проявляется во всех его поступках, не смотря на то, что Сашка, вероятнее, об этом кроме того не думает, легко он таковой имеется.
Два месяца сражается Сашка, и за все это время не видел вблизи ни одного живого немца. От немцев живьем лишь мины и боеприпасы, лишь пули, немцы где-то в том месте, это тёмные фигурки. А вот трупов германских на нейтралке полно, и валенки на одном из них хорошие. Сашка захотел эти валенки снять и подарить ротному, у которого обувь совсем дистрофичная.
Пополз за валенками — а тут немцы неожиданно в разведку боем — так и совершил собственный первый подвиг на войне.
Кондратьев этого немца обрисовывает нетипично для советской литературы. Немец не то что бы не опасается, точно опасается, но не угодничает, страха и подобострастия не показывает. Более того, ротному ничего не сообщил полезного. «Гитлер капут» повторять отказался. Фронтовик Кондратьев немца такими мазками рисует, дабы стало ясно: верный немец, как и Сашка.
По-своему, по-германски, но верный.
Ведет Сашка в штаб немца, и пробует с ним потолковать, вылетело ненароком слово «шиссен», совсем по-второму предлогу, но немец-то не знал, и его перекорежило. Сашка осознал, какая у него власть над немцем, над человеком, фактически неограниченная власть. И органически Сашке такая власть не по душе.
Это для Кондратьева один из главных моментов.
В общем, Сашка шел с удовольствием в «тыл», дабы немца сдать комбату, какое-то поощрение взять — махорки, к примеру — и обратно, к своим. А вышло так, что комбат был в горе, и в то время, когда немец опять уперся и армейские тайны выдавать не стал, приказал его расстрелять. Да не кому-то. В частности Сашке.
А тот так как немцу листовку показывал, что в советском плену прекрасно кормят и жизнь гарантирована. Пробовал Сашка комбату доказать, что пленных убивать запрещено, не по-советски и не по-русски, что жизнь немцу обещана, слово дано…
Но у комбата — также неограниченная власть над военнопленным. И не только над ним, и над Сашкой также. И горе.
Исходя из этого приказал — и как бы Сашке было невмоготу, было необходимо вести фрица убивать. И пошли. Немец, конечно, все осознал, но просить не стал ничего.
Лишь шагал все медленнее.
А Сашка его не подгоняет. Идет и думает: «Давал слово я жизнь немцу… сроду никого не обманывал, а тут одурачил. И в чем? В самом главном, чего уже не исправишь»… «Слово я ему давал»… На большом растоянии ведет немца, по причине того, что не знает, что делать. Знает лишь одно: «Имеется у него в душе заслон какой либо преграда, переступить которую он не в силах».
Сильно рискует Сашка, уже переступил некую грань, все тянет… и отпустить немца не имеет возможности, и убить его не имеет возможности. Немец уже от этого предсмертного ожидания чуть не мертв.
Тут вдалеке показалась фигура комбата, и без того продолжительно он шел к ним через поле, что и Сашка чуть не погиб от ожидания. Отменил комбат собственный приказание. Переступил через боль и горе, через месть — благодаря верному Сашке. И этим спас две жизни, и немца, и Сашки — так как убей тот немца, пускай и по приказу, собой быть бы прекратил…
Такая вот Сашке была приз за немца. Позже вторая, уже от немцев — ранило его в руку, на несколько месяцев лечения. Распутица, от ран на машине не поездишь, было нужно идти пешком, и продолжительно. Попался попутчик — лейтенант Володька (в нем Кондратьев изобразил себя), и шли они с попутчиком по прифронтовым дорогам от деревни к деревни, в которых война повымела и мужиков, и еду.
Говорили, само собой разумеется.
Поведал Сашка про случай с немцем.
«— Мда… случай… Дай-ка лапу, Сашка, — лейтенант протянул руку и стиснул Сашкину в крепком рукопожатии. — Я бы не смог.
— Ну да, — улыбнулся Сашка, — еще как имел возможность. Непростое дело человека убить… да невооружённого. И ты бы не стал…
Люди же мы, не нацисты, — досказал Сашка легко, а лейтенант еще долго смотрел ему в глаза с интересом, как будто бы в первый раз видел, как будто бы старался найти в них что-то особое, пока Сашка не сообщил: — Ну, чего на меня глаза пялишь, как на девку. Ничего во мне нет».
Повесть читается без отрыва, любая подробность в том месте на своем месте, хорошо подогнана, и неспециализированный механизм трудится как раз так, как хотел создатель. Образ Сашки — абсолютная успех Кондратьева, это «несложный» русский человек, что не вышел из строя ни от войны, ни от того, что она с собой приносит, что от войны очерствел душой, но не озверился, не утратил человеческий вид и остался верным.